— Видишь вон того официанта в бабочке? – незаметно кивнул старший из двух собеседников. Они спрятались в тёмной нише за угловатым столиком из состаренного дерева. На неровной столешнице покачивался потный графин.
— Они все в бабочках – ответил второй, чуть моложе.
— Ну, лысый, что подаёт компании девиц ананасную воду.
Девицы хохотали, болтали голыми в синяках ногами, и отпускали в адрес пунцового официанта только им понятные шутки.
— Ах, тот… Вижу, вижу
— Известный поэт. Так и сказал однажды: лучше буду этим самым подавать ананасную воду. И подаёт. А за соседним столиком, погляди, другой известный поэт. Специально сюда приходит, чтобы над лысым поиздеваться. А потом будет пить с девицами и требовать гармониста.
— Зачем гармониста?
— Так уж повелось. Всё у него гармонисты, коровы с котами, деревенские девушки, запах сена, голубые платья. Сам всё это ненавидел, но писал, воспевал, не мог остановиться. Тяжёлая судьба…
— Да уж. И что с ним потом случилось?
— Удавился. – Старший затушил в пепельнице сигарету и попытался откинуться на тяжёлом стуле. Стул нервно скрипнул, сдвинувшись на бетонном полу. «Экая пошлость, — подумал старший, закуривая другую сигарету, — для чего придавать дереву такой вид, будто его сотню лет назад вырубил топором пьяный столяр? Для чего эта мода на своё дремучее прошлое?»
Но вслух сказал другое:
— Обрати внимание на ту грациозную женщину, в соседней нише, за пальмой.
— Что с ней? – забеспокоился младший – плохо выглядит.
— Жива ещё, — пожал плечами старший. – Когда-то была известной певицей. Концерты, аншлаги, поклонники. И певица настоящая, с голосом, с достоинством. Знаешь, на чём погорела?
Второй вопросительно мотнул рыжей головой.
— Была у неё песня с рефреном: «Виват, король, виват, виват, король!»
— Глупость какая…
— Да, но она не знала, что это заклинание. Повторишь сто одиннадцать раз подряд «Виват, король, виват, виват, король!» – и всё – ничего другого произнести вслух больше не сможешь. Так и она однажды проснулась утром после трёх концертов, позвонила метрдотелю, он ей: «Чего изволите-с?», а она в трубку хрипит: «Виват, король, виват, виват, король!» Метрдотель: «Простите?» Она орёт уже: «Виват, король, виват, виват, король!» Потом сбежала из гостиницы, но в аэропортах, на вокзалах, в такси, по телефону – везде то же повторялось.
Младший глядел недоверчиво.
— Хочешь проверить? Подойди, попытайся заговорить. Правда, она теперь больше молчит. Обет взяла, что ли. Только показывает иногда официантам два пальца, и те приносят ей – кто двойной виски, кто цветы в вазу. Лысый по ошибке однажды свою ананасную воду притащил, так она в него стулом бросила.
Младший вопросительно взглянул на массивную топорную мебель.
— Да, этим самым. Она сильная. Говорят, её два пальца – тоже своего рода попытка колдовства. Дескать, однажды они будут означать победу, и она попрощается со всеми, и уйдёт отсюда, такая же гордая. Ей же можно ещё. Кстати, сколько раз ты повторил мысленно: «Виват, король, виват, виват, король»? Учти, с некоторыми это и в мыслях работает. Главное, не подумать сто одиннадцать раз подряд. Прерывайся иногда.
— А вот этого я знаю, — обрадовался младший. – Это актёр известный. Я его где-то видел. Старым стал. Он что, уже или ещё? ..
— Не знаю. Никто не знает. И все его где-то видели. Всю жизнь играл разных дураков, — почему-то зло ответил старший.
— И, конечно, сам стал дураком? – саркастически скривился младший.
— Этого тоже никто не знает.
— То есть как не знает? Как можно не знать? По дураку сразу ясно, дурак он или не дурак.
— Во-первых, не сразу и не ясно.
— А во-вторых?
— Что во-вторых?
— Если есть «во-первых», должно быть и «во-вторых».
— Тоже не обязательно.
Оба замолчали.
— Во-вторых, неизвестно, стал или был, — пробормотал старший.
Второй поглядел с тревогой:
— Может, уйдём?
— Не время. Сюда скоро зайдёт человек, очень несчастный.
— Так здесь все…
— Не все. Так вот, однажды он случайно спас мир.
— Как это случайно? И зачем?
— Ты задал два вопроса. Мы договаривались так не делать.
— Хорошо.
— Так вот, спас мир. Обрёл славу. Его носили в паланкинах, пели ему осанны, сочиняли панегирики.
— Неудобно же в паланкинах.
Старший посмотрел недоверчиво:
— А ты пробовал?
— Нет, и не хочу. Как в гробу.
— Попробуй. Так вот, слава, почёт, благодарное человечество. Потом он случайно сочинил симфонию. Гениальную симфонию. А ведь впервые сел за фортепьяно, и у него моторика мелкая плохая, даже револьвер в руке не держится. Стал судорожно по клавишам стучать, и на тебе, — симфония.
— Дьявольщина.
Старший поглядел на приятеля с удивлением.
— И, знаешь ли, посыпалось: пошёл на охоту и подстрелил неуловимую птицу Гамаюн…
— Это же из сказки.
— Может быть. Или другую. Но мир снова замер в восторге. Спел песню – и выиграл какие-то бьеннале. Плюнул в реторту – сделал открытие, перевернул с ног на ноги химию…
— С головы.
— Что?
— С головы обычно – на ноги.
— Если бы. В общем, что бы он ни делал, всё удавалось гениально. Его любили девушки, даже многие мужчины его любили, грезили о нём в латентных фантазиях. Поэты посвящали ему стихи, художники писали только его портреты, но стоило ему нарисовать карандашом чайку – и художники преклоняли колени, написал одно четверостишие, — все поэты мира поникли, а некоторые руки на себя наложили.
— Как этот, с гармоникой?
— Этот ни при чём, этот случайно.
Собеседники снова замолчали. Младший видел, что его друг нервничает, и не понимал, отчего.
— Так если он гений, почему несчастный? И почему я ничего о нём не слышал?
— Он никакой не гений.
— Но ведь ты сам говорил: чайки, птица Гамаюн, спасение мира, девушки, мужчины…
— Мало ли что я говорил. Ему тоже об этом твердили днём и ночью. Сделали его почётным главой всех академий и гильдий, почётным редактором всех газет, почётным рыбаком, почётным авиаконструктором.
— А потом?
— А потом он умер.
— Бывает.
— Пришёл сюда, встал на этот стул, начал петь любимый романс собственного сочинения, а другой рукой писать проект…
— Прямо на стуле?
— Фигурально выражаясь.
— И что?
— Ничего. Его никто не заметил. До сих пор никто его здесь ни разу не увидел. Он безуспешно пел и декламировал, стрелял из всех видов оружия, делал маховое сальто и поперечный шпагат, в одиночку разыгрывал антре. Наконец, стал звать официантов, но те его тоже не видели и не слышали. Стакана ананасовой воды не поднесли.
— Страшно.
— Наверное. Вот он, входит.
— Где? Тот маленький горбун?
— Он самый.
— И как же он… Как он спасал мир, в конце концов?
— Сказано же случайно. Пойдём к нему.
— Мы? Но никто же его не видит. Зачем он вообще сюда ходит? Зачем нужны мы?
— Затем и нужны, — резко оборвал старший. — И ты снова нарушил уговор – задал два вопроса. Идём. Тебе за правое плечо.
Оригинал: Абажур. Сказки ру ©03.03.2017
